ФОРУМ AIDS БРАТСК

Исцеление от ВИЧ: где деньги, Зин?

В последние несколько лет ученые снова вернулись к, казалось бы, забытой надежде – найти средство для полного излечения от ВИЧ. Однако любые научные исследования стоят денег. Самый крупный в мире фонд, который целенаправленно выделяет средства на поиск метода полного излечения ВИЧ-инфекции – это американский Фонд исследований СПИДа (Foundation for AIDS Research, amfAR). В этом интервью для американского журнала POZ директор фонда, Кевин Фрост, отвечает на вопросы, которые волнуют большинство людей с ВИЧ.
Фонд исследований СПИДа (amfAR) – один из самых богатых фондов, которые финансируют охоту за средством излечения от ВИЧ. С 1985 года фонд инвестировал почти 275 миллионов долларов в научные исследования частных лабораторий, надеясь, что финансовая поддержка рано или поздно приведет к прорыву в лечении ВИЧ. Кевин Фрост, исполнительный директор amfAR, может сделать то, что не решается сделать большинство. Он открыто признает, что его организация стремится к Священному Граалю – способу покончить со СПИДом раз и навсегда.

Сейчас, когда наступила эпоха глобальной финансовой нестабильности, фармацевтические компании думают в первую очередь о том, как успокоить акционеров, и в результате, еще больше боятся тратить деньги на рискованные исследования. В результате, стремительно растет разрыв между биотехнологическим развитием – чистой наукой, и реальными продуктами, которые могут поступить на рынок. В период, когда зашкаливает число людей умерших от СПИДа, живущих с ВИЧ и детей, потерявших родителей из-за эпидемии, в области инвестиций в медицину наступает спад.

Хуже того, без срочных ответных мер эпидемия СПИДа очень скоро достигнет небывалого размаха. В результате, экономическая стабильность всего мира пострадает еще больше - в развивающихся странах может исчезнуть целое поколение трудоспособного населения, федеральные резервы развитых стран начнут истощаться и миру нужно будет придумать, что делать с несчетным числом необразованных беспризорных детей, которых уже сейчас 14 миллионов.

В такой вот атмосфере ученые пытаются перехитрить самый изобретательный ретровирус из известных человеку. Многие любители теорий заговора и просто скептики задаются вопросом: может быть, компаниям просто не выгодно создание средства, которое излечит от ВИЧ? Однако Фрост с этим категорически не согласен. Он уверяет нас, что мир больше не в состоянии платить столько долларов и драгоценных жизней за эпидемию СПИДа. Мы находимся в таком положении, когда конец СПИДа выгоден всем без исключения.

Лекарства против ВИЧ приносят огромные доходы, ожидается, что прибыли от рынка антиретровирусной терапии достигнут 10,6 миллиардов долларов к 2015. Может быть, исцеление от СПИДа просто невыгодно с финансовой точки зрения?

Нет. Существующая на данный момент модель лечения не является экономически стабильной. На каждого человека, который начинает прием терапии приходится еще трое, которым передается инфекция. Мы проигрываем эту войну по очкам, явно и просто – один к трем. В мире просто не наберется столько денег – стоимость лечения ВИЧ-инфекции растет, а ведь платить за него нужно всю жизнь. Мы не можем победить это заболевание только одними препаратами.

С чем связан рост цены за терапию? С тем, что многие люди вынуждены сменить свой первый режим терапии, которая часто состоит из препаратов-дженериков, и поэтому гораздо дешевле?

В большинстве стран с низким и средним уровнем доходов терапия против ВИЧ сейчас стоит от 100 до 150 долларов в год на человека. Такие страны как Таиланд и Бразилия смогли добиться этого с помощью политической воли. Но это касалось только терапии первой линии, а сейчас все большему числу людей нужна вторая линия терапии. В развивающихся странах 20-30% людей, принимающих первую линию терапии, нуждаются в замене препаратов в течение первых двух лет с момента начала лечения. Вторая линия терапии дороже примерно в четыре раза. Некоторые страны сейчас пытаются изо всех сил добиться такой же доступности второй линии терапии, но большинство придерживаются позиции: «Мы сделали первую линию терапии доступной. Мы сделали все возможное. Это все».

Эти неудачи с первой линией терапии. Они объясняются тем, что люди не соблюдают режим приема препаратов?

Частично да. Однако неудачный прием терапии не всегда связан с тем, как человек принимает лекарства, особенно если речь идет о развивающихся странах. Есть много взаимосвязанных факторов, которые влияют на эффективность лечения. Например, в беднейших странах у людей не всегда есть доступ к чистой воде или еде, а это может повлиять на то, как усваиваются препараты, что, в свою очередь, влияет на терапевтический эффект. У нас возникает множество проблем с тем, чтобы сохранить те режимы терапии, которые оплатили крупные доноры в развивающемся мире. Это гонка на опережение – мы должны найти постоянное решение, пока эти модели медицинской помощи не рухнули.

Разве Президентский чрезвычайный план по борьбе со СПИДом, PEPFAR, [глобальная программа правительства США] не оплачивает лечение в развивающихся странах?

Пять или 10 лет назад люди говорили, что мы никогда не сможем лечить людей в Африке от ВИЧ. Однако затем был создан Глобальный фонд, другие организации начали принимать участие, например, Фонд Клинтона. Наконец, приходит PEPFAR и говорит: «Доллары больше не будут причиной, по которой мы чего-то не делаем». Сейчас в Африке и других странах огромное число людей получают лечение. В то же время, мне кажется, люди просто не понимают, что эта модель очень хрупка. И после кризиса на Уолл-Стрит она стала еще более хрупкой.

PEPFAR выделил 48 миллиардов долларов. Однако если наш новый Конгресс одобрит бюджет в 48 миллиардов долларов для PEPFAR, то я съем собственную рубашку. Учитывая, что должно правительство сделать для Уолл-Стрит и Мейн-Стрит, то черта с два мы получим 48 миллиардов долларов на эту программу. Нам еще повезет, если сохранится половина бюджета.

На чем сейчас сосредоточены ученые в первую очередь? На лучшем, дешевом лечении? Или на вакцине?

AmfAR сосредоточен на средстве полного излечения. Есть другие организации, которые сосредоточены на вакцинах. Мы продолжаем финансировать исследования вакцин. Мы продолжаем финансировать исследования микробицидов [веществ для профилактики ВИЧ во время секса]. Нас сейчас особенно интересуют микробициды для ректального применения. Но, по правде говоря, больше всего мы хотим найти средство излечения.

Есть два вида излечения от инфекции. Первый – стерилизирующее излечение, когда организм будет полностью избавлен от ВИЧ. С этим определением согласны все. Если у вас есть ВИЧ в понедельник, но нет ВИЧ во вторник, то вы излечились. Но есть другой тип излечения – функциональное излечение от ВИЧ. Функциональное излечение означает, что у человека все равно есть ВИЧ, и он будет жить с ВИЧ в организме до конца своих дней, однако этот вирус больше никак не вредит ему. Другими словами, вирус в организме присутствует, однако это присутствие больше не может привести к патологическим процессам.

В случае функционального излечения людям все равно придется принимать какие-то лекарства?

На этот счет есть разные мнения. Некоторые считают, что если вы всю жизнь принимаете препарат, который полностью обезоруживает ВИЧ, то это и есть излечение. Когда я говорю об излечении, я не имею в виду пожизненный прием лекарств – это просто лечение хронического заболевания. Функциональное излечение означает, что хотя ВИЧ присутствует в организме, он в принципе не может вызвать патологию, даже без приема лекарств.

Сейчас очень много подобных разработок ведется в области генной терапии. Не так давно мы провели специальную встречу в Бостоне, где устроили мозговой штурм по поводу излечения от ВИЧ и обсудили случай пациента из Германии. Он был ВИЧ-положительным, у него была серьезно нарушена работа иммунной системы, и он принимал антиретровирусную терапию в течение нескольких лет. У него диагностировали лейкемию, и для лечения лейкемии ему нужно было пересадить костный мозг. Врачи из Берлина решили подыскать ему костный мозг донора, у которого есть генетическая мутация, и на клетках CD4 у него нет рецепторов CCR5. Они нашли такого донора, и результат был экстраординарным. После пересадки костного мозга прошло более года, и все это время они не могли обнаружить ВИЧ в организме этого пациента. Он сейчас не принимает терапию, но его иммунная система функционируют нормально и ВИЧ не определяется.

Когда началась эта встреча, мы обратились к огромной аудитории ученых: «Считаете ли вы, что у этого пациента произошло функциональное излечение?» Половина присутствующих сказали, что да, вторая половина, что нет. Через полтора дня встречи мы провели голосование по этому поводу. И к тому времени каждый ученый в аудитории был согласен с тем, что пациент был излечен.

Но до появления средства исцеления все еще далеко?

Когда было опубликовано описание берлинского случая, Энтони Фаучи, директор Национального института аллергии и инфекционных заболеваний при Национальном институте здоровья США сказал: «Слушайте, пересадка костного мозга стоит 200000 долларов. Кто будет за это платить?» Но в реальности дело вообще не в этом. Никто и не собирается ходить и пересаживать всем подряд костный мозг. Смысл в том, что наша гипотеза подтвердилась – излечение от ВИЧ возможно, нам нужно лишь найти техническое решение проблемы. Вот этим amfAR и занимается – мы ищем творческие, инновационные, радикальные подходы к излечению.

И как вы думаете, сколько на это уйдет времени?

Если кто-то делает предсказания о темпах исследований, то он должен не наукой заниматься, а сценарии для фильмов писать. Исследования – это непредсказуемый процесс, они все время преподносят сюрпризы. Иногда речь вообще не о том, чтобы провести эксперимент и получить ответ. Иногда мы проводим эксперимент и получаем что-то совершенно неожиданное.

Мы не Национальный институт здоровья. У нас нет таких денег, как у большой фармацевтической компании. Мы не пытаемся зажечь фонарь, на который слетятся фармкомпании, Национальный институт здоровья и другие большие деньги. Наша работа в том, чтобы бросить камешек в воду и смотреть, куда расходятся круги. Это основная характеристика наших исследований. Именно поэтому мы – одни из немногих, которые решаются говорить об излечении ВИЧ вслух. Мы можем себе позволить говорить об излечении, потому что мы именно этим и занимаемся. Молчать на тему об излечении – вот это безответственно.

Но ведь инвестиции фармацевтических компаний необходимы, чтобы исследования ученых превратились в препараты на рынке?

У нас не было бы многих препаратов, если бы не фармацевтические компании. Фармацевтические гиганты играют ключевую роль в медицине. Критикую ли я фармкомпании? Да. Я считаю, что очень многое фармкомпании могли бы сделать лучше.

Например?

Ну, например, очень часто подход фармкомпаний состоит в том, чтобы выйти вперед и сказать: «и я тоже!» Если кто-то изобретает препарат, ну, скажем, нуклеозид, то после этого еще пять фармацевтических компаний разработают свои нуклеозиды. После этого все будут заниматься только нуклеозидами – подход доказал свою безопасность. В наше время инновационные методы лечения создают не крупные компании, а маленькие биотехнологические лаборатории. Мне бы хотелось, чтобы крупные фармкомпании меньше боялись риска и больше внимания уделяли исследованиям. Однако это не так. Фармкомпании, конечно, скажут вам, что базовые научные исследования – это не их работа. Этим должен заниматься Национальный институт здоровья. Фармкомпании считают, что их работа – это только непосредственная разработка препаратов.

А Национальный институт здоровья говорит: «Мы только тестируем препараты, мы их не создаем».

Именно так. И в каком-то смысле это была успешная модель. Сначала препарат AZT был разработан Национальным институтом здоровья, затем уже он попал в фармацевтическую компанию. Однако если мы будем полагаться только на Национальный институт здоровья и фармацевтические компании, то мы не увидим никаких долгосрочных успехов. Никто из них не способен на действительно радикальные решения, потому что у них нет менталитета «мечтателей». Они не продвигают лучшие и самые гениальные работы.

Настоящие ученые-исследователи не сидят в какой-то лаборатории и не думают о том, куда бы подать следующую заявку на грант. Они думают: «Елки, как интересно!» Наша цель в том, чтобы сделать деньги более доступными для молодых ученых, у которых могут быть принципиально новые идеи.

Люди, у которых есть эти идеи, - это ученые за 20, может, за 30 лет, которые только пришли в эту область. Наша задача в том, чтобы заинтересовать их исследованиями ВИЧ/СПИДа. Как можно заставить их направить свое нестандартное мышление на решение проблемы? Мы делаем это с помощью таких проектов, таких как наша программа стипендий Матильды Крим. Институт медицины провел исследование о лауреатах Нобелевской премии. Они спрашивали: «В каком возрасте большинство лауреатов Нобелевской премии по медицине проводили свои исследования?» Знаете ответ? Их средний возраст был 32-34 года. А в наши дни средний возраст ученых, которые получают грант Национального института здравоохранения – 43 года. Они дают людям гранты через 10 лет после пика их научной работы! Это отнюдь не привлекает молодых ученых в систему.

По правде говоря, конечно, фармацевтические компании не ищут средство излечения от ВИЧ. Если какая-то компания ищет средство излечения – то это для меня новость. Но они делают, что могут. В смысле, они разрабатывают терапию. Они ждут, что другие люди создадут новые модели лечения – обоснуют концепцию, так сказать. Как только будет доказана новая концепция, тогда они будут думать о том, как продать ее на рынке.

И вы помните, что одного только создания средства излечения будет недостаточно. Вам нужно будет вовлечь других игроков – и фармацевтические компании тоже, иначе люди это средства так и не получат. Знаете, даже если СПИД можно было бы вылечить одним стаканом чистой воды, то мы все равно не смогли бы доставить его многим людям. Во многих регионах мира нет чистой воды. Так что одного средства излечения недостаточно, нам нужна инфраструктура, чтобы доставить его всем нуждающимся.

Какие сейчас есть многообещающие научные разработки?

Мне лично больше всего интересен потенциал генной терапии на основе рецептора CCR5. Если мы сможем подавить экспрессию гена, который отвечает за CCR5, то это будет функциональное излечение. Я был очень разочарован последними провалами в области вакцин и микробицидов. В общем и целом, в области профилактики сейчас царит полный бардак. Тем не менее, у нас сейчас идут испытания до-контактной профилактики ВИЧ, результаты будут получены летом 2009 года. Вот если до-контактная профилактика окажется эффективной, тогда расстановка сил сразу поменяется. Однако, на мой взгляд, мы совершенно не готовы к тому, что до-контактная профилактика может оказаться эффективной. Ведь что такое до-контактная профилактика? Мы походим к здоровым людям, вручаем им таблетку и говорим: «Вот, принимайте по одной в день до конца жизни». И опять же, кто за это будет платить?

Это как-то не выглядит решением наших проблем.

До-контактная профилактика потенциально может обезопасить людей, а это значит, что лекарства против ВИЧ могут защитить от инфекции. Если будет доказано, что это так, то мы сможем понять инфекцию и ее профилактику на совершенно другом уровне. Это откроет абсолютно новое поле для исследований. Это изменит лицо эпидемии. Но это не изменит нашу экономику. Хуже того, это может осложнить экономику еще больше.

Реалистично ли вообще надеяться на излечение от ВИЧ?

Сэм Бродер, который возглавлял Национальный институт здоровья много лет назад, говорил, что исследования похожи на молнию – вспышка в полной темноте. Проблема в том, что вы не знаете, насколько темна эта темнота. Вы знаете только, что именно вы ищете в ней. Так что каждое исследование – это молния. Она что-то немножко освещает, но вы не знаете, насколько велико все остальное. Мы приблизились к решению или ушли в сторону? Я верю в то, что мы приблизились. Я обязан в это верить, сохранять оптимизм в отношении того, что исследования ведут нас в верном направлении. Но какое расстояние нам еще осталось? Лично я готовлюсь к сюрпризам.

Как насчет активизма сообщества людей с ВИЧ? Может ли сообщество как-то приблизить излечение инфекции? Может, на Западном фронте слишком давно не было перемен?

Чем больше людей вовлечены в решение проблемы, тем лучше. Информированный потребитель – это хороший потребитель. Мне бы вообще хотелось, чтобы активизм в Америке ожил. Времена изменились. С другой стороны, в развивающихся странах сейчас пик активизма. Это просто экстраординарно. Есть южноафриканская Treatment Action Campaign, группы активистов в Уганде и Азии, например, Treatment Action Group в Таиланде. Это небольшие группы, которые занимаются адвокацией, но они добились поразительных результатов в борьбе с эпидемией. Хочу ли я, чтобы люди начали больше интересоваться нашей родной эпидемией? Да, я очень этого хочу. Но я думаю, что сейчас наибольшие надежды подает развивающийся мир.

Разве излечение от ВИЧ не сделает кого-то очень богатым?

Кто бы не нашел средство излечения от ВИЧ, он заработает огромное состояние. В наше время все очень изменилось. Для иллюстрации, один член совета директоров компании Мерк сказал в 1950-х годах, что если их компания найдет средство излечения от рака, они не будут подавать на него патент. Вы можете представить, что сегодня кто-то не запатентует средство излечения от ВИЧ?

Не могу!

Вот и я не могу. Выгодно ли найти средство излечения? Еще бы! Они его найдут рано или поздно. И кто бы его не нашел, он заработает на этом огромные деньги. Но, вы знаете, если это средство будет доступно для всех – пусть себе зарабатывает на здоровье.

POZ.ru